http://lvov.judaica.spb.ru/subbotniki.shtml
http://lvov.judaica.spb.ru/emigration.shtml
В конце XIX - первой четверти XX в. переселение иудействующих в Палестину было массовым и довольно заметным явлением. О нем писали не только в специальных миссионерских изданиях, но и в обычных газетах; во многих современных общинах иудействующих живут потомки вернувшихся из Палестины переселенцев, и почти всюду нынешние иудействующие или их потомки хранят предания о переселениях тех времен1.
В «официальной» израильской культуре также имеется вполне оформившийся образ этих русских крестьян-сионистов, поддерживаемый тель-авивским Музеем Диаспоры, музеем «Ферма Дубровина» на севере Земли Израиля, газетами и другими популярными изданиями. В «Российской еврейской энциклопедии», например, имеются две статьи, посвященные переселившимся в Палестину иудействующим: Аврааму Куракину2 и Йоаву Дубровину3.
В публикациях и музейных экспозициях российское прошлое этих людей, ставшее достоянием еврейской коллективной памяти, преобразуется так, чтобы соответствовать их новому образу сознательных строителей еврейского государства. Они репрезентируются как люди выдающиеся, выделяющиеся из общей массы полуграмотных русских крестьян. «В своих духовных исканиях», минуя «секту субботников», они приходят к иудаизму, принимают его и во главе «своих последователей» переселяются в Землю Израиля. Семейные предания израильских Куракиных превращают их предка в дьякона или даже в князя4.
Образы музеифицированных иудействующих-сионистов, очевидно, принадлежат тому наиболее популярному и по сей день роду истории, который Ницше называл монументальным, предназначенным вдохновлять деятельные натуры волнующими примерами прошлого5. Такая «монументальная история», как заметил Ницше, «не может нуждаться… в полной истинности: она всегда будет сближать разнородные элементы, обобщать и, наконец, отождествлять их; она всегда будет смягчать различия мотивов и побуждений, чтобы за счет causae представить effectus в монументальном виде, именно как нечто типичное и достойное подражания». От этого, продолжает он, «страдает прежде всего само прошлое: целые значительные отделы прошлого предаются забвению и пренебрежению и образуют как бы серый, однообразный поток, среди которого возвышаются, как острова, отдельные разукрашенные факты; в редких личностях, которые выделяются на этом фоне, бросается в глаза нечто неестественное и чудесное»6.
Действительно, есть что-то неестественное в бытующих ныне образах иудействующих-сионистов. И не только забота об истинности, но и чувство долга перед этими давно умершими людьми, память о которых стала игрушкой в руках потомков, побуждают меня обратиться к анализу российских корней крестьянского сионизма и воссоздать картину этого массового движения, на фоне которой отдельные яркие личности вроде Дубровина и Куракина станут, я надеюсь, если не ближе, то понятнее современному человеку.
Отправной точкой для нашей реконструкции послужит письмо, найденное экспедицией 1997 г. в с. Привольном на юге Азербайджана7. В домашней «генизе» последнего «раввина» местных геров Давида Малышева - в пыльном мешке со старыми книгами, хранившемся на чердаке проданного азербайджанцам дома - среди истрепанных славянских и русско-еврейских Библий, сидуров и галахических сочинений мы обнаружили сложенный вдвое листок писчей бумаги, оказавшийся заключительной частью письма (страницы 4–7), написанного иудействующими, ожидавшими в Одессе отправления в Палестину (см. илл. 1 и илл. 2).
Судя по обратному адресу (ул. Розы Люксембург), письмо написано не ранее 1920 г. Упоминание ритуальной нечистоты - «ЖИВОМ КАК В ПАГАНОМ КАТЛУ ЯДИМ НЕЧИСТО ИС ПАГАНЫХ РУК » - указывает на то, что отправители письма принадлежат скорее к толку субботников-«караимов», а не «принявших иудаизм» геров-«талмудистов». Вместе с тем переселение в Палестину представлено в письме как исполнение библейских пророчеств, относящихся и к субботникам, и ко всему Израилю: «МЫ ПРОСИМ ГОСПОДА БОГА ЧТОБЫ ОН <…> ВЫВИЛ НАС И ВЕСЬ ДОМ ИЗРАИЛИВ » (с. 5). Среди отъезжающих в Палестину упомянуты другие иудействующие «ИЗ НАШИ ГРУПИ» - «из нашей группы»8 (с. 6) и евреи (с. 4). Первые, в свою очередь, разделяются на тех, кто, по мнению отправителей письма, стремится «ПРОЕХЫТЬ РАДИ СПАСЕНИЯ ДУШИ И ПОЛОЖИТЬ ТАМО КОСТИ», и всех остальных, которые «ТОЛКА ГОВАРЯТ О БАГАТСТИ О ХОРОШИ ЖИЗНИ» (с. 7). Мотивация переселенцев напоминает скорее о традиционном крестьянском благочестии, чем о сознательном сионизме или о стремлении к «выполнению основных заповедей иудаизма»9. Крестьяне едут в Святую землю, «ЧТОБЫ СЛАВИТЬ ЕВО НА ЕВО СВЯТОЙ МЕСТИ В ЧИСТОТЕ И ПРАВДИ», и чтобы «ИСПОЛНЯТЬ ВСЕ ЕВО УСТАВЫ И ВСЕ НАШИ ОБЕТЫ КАТОРЫИ ПО ВЫЕЗДУ ДАЛИ ОБЕЩАНИЕ ТАМ НА МЕСТИ НА СВЯТОЕ МЕСТ ИСПОЛНИТ ХОРОШО» (с. 5). О своем желании эмигрировать они пишут высоким библейским стилем: «МЫ ОЧИН ЖЕЛАИМ БЫТЬ В ЗЕМЛЕ ПАЛИСТИН МЫ О ПРАХИ ЕВО ЖЕЛЕИМ ИБО ОНА БЛИЗ СЕРЦЕ НАШЕГО МЫ СТРАДАИМ ПО НЕЙ» (с. 6).
Вообще все длинные и относительно связные фразы в этом письме напоминают цитаты из Библии или сидура. Крестьяне используют даже библейскую метафору, указывающую на неизбежность и близость избавления: «СКОРО ГОСПОТЬ МИЛОСЕРДНЫЙ ПОШЛОТ СВОЮ МИЛОСТЬ И РАЗРЕШИЦА КАК ЖЕНШНА В ПОЛОЖЕН[ии]»10 (с. 4). Когда же речь заходит о предметах обыденных, далеких от религии - например, об условиях жизни в Одессе - текст теряет связность настолько, что его бывает трудно понять: «ИЗВЕСНО СКОРО БУДИТ ОТКРЫТО СЫЧАС ВСО ЗАКРЫТО ВСЕ УЧЖРЕЖДЕНИЕ» (с. 4) или «У НАС ЗИМА ХОЛОДНЫЕ МАРОС СНЕХ ОЧИН СКЛИСКО МНОГО ЛУДЕЙ ПАДЫЮТ УШШИБАЮЦА ОДИН ДОКТОРЫ СКЛИЗНУЛСИ УПАЛ УБИЛСИ ОДНА ЖЕНШНО» (с. 7). Технические трудности письма, с которыми легко справляется человек, получивший хотя бы минимальное школьное образование современного типа, оказываются для крестьян непреодолимыми. Так, не поместившаяся на стр. 6 и оборванная на полуслове мысль («ОДНА ТОЛК ФЕНЯ КАЛЕШОВА НО ОСТАЛН») заставляет их на стр. 7 начать фразу заново и по-другому («МЫ СТРЕМИМСЯ ПРОЕХЫТЬ РАДИ СПАСЕНИЯ ДУШИ И ПОЛОЖИТЬ ТАМО КОСТИ А ОСТОЛНЫЯ ТОЛКЯ ГОВАРЯТ О БАГАТСТИ О ХОРОШИ ЖИЗНИ»). Вероятно, текучая и быстрая мысль уже изменила свои очертания за то короткое время, пока рука пишущего переворачивала страницу.
Грамотность отправителей письма относится, очевидно, к иному, отличному от современного типу, характерному для традиционных культур: умение читать и хорошее знание канонических текстов сочетается с довольно слабым умением писать и отсутствием навыка излагать свои мысли в письменной форме11. Как же могли люди такой культуры принять иудаизм12 и, оторвавшись от корней, связать свою судьбу со строящимся еврейским государством? Проще всего предположить, как это делают авторы «Российской еврейской энциклопедии», что среди крестьян находились отдельные сознательные (получившие образование в «литовских ешивах») лидеры, увлекавшие за собой полуграмотную массу. Однако наши материалы показывают, что предположение это, вошедшее в семейные предания современных израильтян - потомков тех переселенцев, неверно. Не только отдельные лидеры, но и «простые» крестьяне-иудействующие знали, зачем они едут в Палестину. И несмотря на то, что их мотивы радикально отличаются от тех, которые могли бы быть востребованы современными идеологами сионизма и «еврейского самосознания», они, безусловно, заслуживают нашего внимания - хотя бы в силу того до сих пор не оцененного вклада, который внесло это русское простонародное религиозное движение в строительство еврейского государства.