ХАРЬКОВ, 11-16 августа 2009 г.

[Юлия_П]

Мои предки переехали в Харьков из Полоцка чуть больше века назад. Я думаю, что они были бедны, а в Харькове в то время еврейская община очень помогала бедным, и они надеялись найти там лучшую жизнь. Кроме того, возможно, они бежали из Полоцка от погромов.
В Харькове родился мой дед и мой папа. Харьков всегда был для меня второй Родиной. Долгое время у нас там был дом на Холодной горе с потрясающим садом. Детская ассоциация: Харьков – это огромная сумка с чёрной смородиной. 30 лет она стоит у меня перед глазами. И ещё рыжая соседская собака. Когда-то семья её хозяев спасала папу от фашистов.
Каждое лето мы с родителями обязательно ездили в Харьков. Даже когда папа дом продал, мы продолжали ездить туда.

[Юлия_П]

Я не была в Харькове уже несколько лет. Поехать куда-то больше, чем на день, – для меня означает тащить за собой всю семью. Раз за разом нам что-то мешало. И вот наконец-то мы в Харькове. Остановились, как обычно, у папиной двоюродной сестры со стороны его мамы. Она единственная из всех родственников не просто разделяет моё увлечение генеалогией, а сама активно «копает» родословную по нашей общей с ней линии.
Одной из целей моей поездки в Харьков был Дробицкий яр. Я хотела привезти туда своего старшего сына и побывать на месте смерти моих родственников.
Заранее я нашла в интернете всё, что касалось событий декабря 1941 – января 1942 в Харькове и дала ребёнку прочитать. Мой муж не приветствует посвящение ребёнка во все эти ужасы. Кроме того, он настоятельно старается избегать любых разговоров о национальности. Но, рассказывая о Дробицком яре, умолчать о евреях не было никакой возможности.
Итак, ребёнок был морально подготовлен и достаточно проинформирован.

[Юлия_П]

Фашисты заняли Харьков только 24 октября 1941 года. Этому предшествовала долгая оборона города. Кроме регулярных частей, на защиту вышло ополчение, созданное из рабочих, имевших бронь, но отказавшихся от неё ради родного города. Благодаря их героизму, все основные заводы успели вывезти, а кроме того, 90% евреев были эвакуированы из Харькова.
Итак, фашисты вошли в Харьков. Моему папе тогда было 5 лет, но он хорошо запомнил, как пришли немцы, сломали заборы и перестреляли всех собак. А потом провели перепись населения. Евреев записывали на специальной жёлтой бумаге, а всех остальных – на обычной белой. Так и вошли в историю эти списки под названием «жёлтые списки». В первую волну акции попали все чистокровные евреи и те полукровки, которые сами пожелали быть записанными евреями. Таких оказалось 10271. Выжить шансов у них не было. Немецкий комендант приказал евреям переселиться в бараки станкостроительного завода на городской окраине. 15-16 декабря 1941 года тысячи харьковчан двинулись по дороге смерти. Расстрелы в Дробицком яре начались после двух недель мучений в бараках временного гетто. Казни велись немцами от рождественской попойки 25 декабря 1941-го до середины января 1942-го. Говорят, что на детей пуль не тратили - закапывали их живыми.
Дробицкий яр был основным местом массового уничтожения евреев. Кроме того, 400 человек, в основном стариков, замуровали в помещении синагоги, они умерли от голода и холода. Много евреев было расстреляно на тракторном заводе. По папиным воспоминаниям, их тела сожгли, и по всему городу распространился жуткий запах, который он помнит по сей день.

Вспоминает Олег Казимирович Васюков, родившийся в Харькове в семье инженера электромеханического завода:
(http://www.zerkalo-nedeli.com/3000/3150/55411/)

«После беспрерывных бомбардировок и артиллерийских обстрелов гитлеровцы ворвались в Харьков, хотя советская власть и официальная пропаганда до последнего дня уверяли, что город не сдадут врагу, а любые сомнения в этом — это действия «паникеров» и «диверсантов-провокаторов». Такие «уверения» только дезориентировали людей. Для еврейского же населения, которое не успело эвакуироваться и фактически было «сдано» на расправу нацистам, это обернулось катастрофой.
14 декабря 1941 года в городе расклеили объявления, в которых оккупационная власть требовала, чтобы «все жиды», независимо от возраста, социального положения, крещения, в том числе и семьи смешанных браков и их дети в течение суток переселились в брошенные бараки времен строительства ХТЗ. Того, кто не выполнит приказ, ждал расстрел. Так, под угрозой неминуемой гибели, пройдя в холод в многотысячной толпе многокилометровый путь по усеянной труппами дороге, наша семья — я, которому только исполнилось девять лет, мой 14-летний брат Женя, мама, дедушка Герш Аронович, дядя Арон и тетка Броня Эльтермани (отец тогда уже воевал на фронте) — оказалась в еврейском гетто.
После издевательств, грабежей, насилия, садистских пыток гитлеровцев в концлагере начались массовые расстрелы. Когда смертельные «акции» по тотальному уничтожению всех узников приблизились и к нашему бараку, из которого эсэсовцы стали прежде всего силой вытаскивать, вырывая из рук рыдающих матерей, всех детей в возрасте до 10 лет, чтобы бросить их в «газенвагены» (так едва не погиб и я), тогда наша семья решила бежать, чем бы это ни закончилось.
В ночь с 25 на 26 декабря 1941 года под прикрытием начавшейся метели мы с мамой и старшим братом, переползая от сугроба к сугробу, пролезли под колючей проволокой лагерной изгороди, которая время от времени обстреливалась из пулеметов, и вырвались из ада. Потом настали долгие, тягостные мучения под видом беженцев, которых было немало по селам и хуторам Слобожанщины на протяжении всех лет оккупации вплоть до освобождения в августе 1943 года.
Как мы узнали позже, на следующий день после нашего побега в гетто начались массовые расстрелы — вместе с тысячами узников Дробицкого Яра погибли наши родные»

[Юлия_П]

Итак, мы приехали в Дробицкий яр. Недалеко от дороги стоит огромная менора. Вдалеке белеет сам мемориал.

[Юлия_П]

Надпись на камне: "Тут место, где мёртвые учат живых"

[Юлия_П]

Вокруг тишина. Травка, полевые цветочки, солнышко. А напряжение внутри такое, как будто вот-вот что-то внутри разорвётся. Дети притихли. Старший уже знал, куда мы приехали. А младший, видимо, почувствовал сам.

[Юлия_П]

Перед менорой камень: "В Дробицком Яре с декабря 1941 года по январь 1942 года нацистами уничтожено более 16 тысяч узников Харьковского еврейского гетто - стариков, женщин и детей - только потому, что они были евреями".

[Юлия_П]

Мы шли по дороге смерти. То тут, то там на деревьях попадались таблички: "... захоронение"

[Юлия_П]

Дробицкий Яр
Место кровавого террора 1941-1942.
Мы склоняем головы перед памятью жертв фашизма

[Юлия_П]

Музей мемориала. Надпись: "Вечная память погибшим в Дробицком яре от рук нацистов"

[Юлия_П]

Заповедь "Не убий" написана на множестве языков, сзади такие же плиты с такими же надписями, но на других языках

[Юлия_П]

Весьма благодатный пейзаж. Даже как-то не вяжется с событиями 1941-1942.
Вдали видна очередная табличка с номером захоронения.

[Юлия_П]

Оказалось, что мы приехали в выходной день и музей закрыт. Однако охранник, узнав, что у меня в Дробицком яру погибли родственники, пустил нас.
Из 16 тысяч погибших установлены имена 4 тысяч. Не знаю, все ли они высечены на стенах в зале имён, но количество имён впечатляет...

[Юлия_П]

Раскопки могил в Дробицком яру, г. Харьков. 1943 г.
Фото с сайта http://www.kby.kiev.ua

[Юлия_П]

Ицхак Мошкович
У ДРОБИЦКОГО ЯРА
Прошло больше полувека с тех пор,
как на окраине Харькова оставшимися безымянными палачами были убиты десятки тысяч евреев этого города.
На этом месте бетонная арка и
старенькая уже стела стремятся к небу,
пытаясь докричаться до Бога
и до людей.

В одной версте от кольца трамвая,
За тыщи верст от Ерусалима,
Стела бетонная, неживая,
Стремится к небу неудержимо.

Вокруг пустело немое поле
И были немы пустые окна
Домов, застывших вдали от боли,
И глаз, низвергнутых в бездну рока.

Стела бетонная не расскажет,
Арка беззубая не накажет,
Память виновника не укажет,
Сердце остывшее не согреет,
Злобы-ненависти не остудит
Сожаления не пробудит.

И не станут добрее люди,
Загляни в них: не сожалеют!

В одной версте от кольца трамвая
В пасть черной ямы катились дети.
Звенел трамвай и вожатый, зная,
Сумел падения не заметить.

На расстояньи руки от мира,
От совести в сотнях милей.
Был пир сатира, но вместо лиры,
Там карабины по плоти били.

Стела бетонная в бездне скроет,
Стела совесть их успокоит,
От кары арка хоть кого укроет,
Не вдрогнет в ужасе изваянье.
Время состряпает им прощенье.
Не плачь, не выплачешь осужденья,
Не жди, не выпросишь исправленья,
Не проси, не вымолишь покаянья.

Всего в версте от трамвайного круга,
Но так далеко от Ерусалима
Тетива ненависти натянута туго,
Стрела забвенья неотвратима.

[Юлия_П]

Траурный зал с чашей скорби. Фото с сайта www.kholokostmemorial.org

[Юлия_П]

Яд Вашем получил из Харькова более 3000 заполненных свидетельских листов

[Юлия_П]

До войны семья Захариных-Кацевых была очень большой и дружной. Война разрушила эту семью.

Работавшие на заводах были эвакуированы и выжили.
Оставшиеся в Харькове практически все погибли.
Не все вернулись с фронта.
После войны семья как таковая перестала существовать. Отдельные её представители были разбросаны по всему Союзу. Единицы вернулись в Харьков...

Война отобрала у моего папы отца. Вернее, он ушёл из семьи ещё в 1938, но женился снова и в эвакуацию увёз уже новую семью. А папа остался. С тех пор он никогда не видел своего отца, который умер только в 1999.

[Юлия_П]

Так сложилось, что о семье Кацевых и Захариных я всю жизнь ничего не знала. Папа не хотел о них говорить. Ребёнок, росший без них, не знал никаких семейных историй. Он был одним из самых любимых внуков. Но дед был молчалив, а может, и папа невнимателен.

Следующей моей целью в Харькове была встреча с папиным троюродным братом. Он прожил всю жизнь в Харькове, он знал моих прабабушку и прадедушку лучше, чем родные внуки. Он единственный знал, что моя прабабушка Михля и его дед Рахмаил (родные брат и сестра) приехали в Харьков из Полоцка. Остальные очень удивляются, когда узнают, что они жили в Харькове не всегда.
Я впервые слушала человека, который что-то ЗНАЛ, которому это было интересно. Создалось впечатление, что мы знакомы с ним всю жизнь. А уж вино, которое он сам делает просто вскружило голову !
Его рассказы, увы, не продвинули меня в моём поиске, но зато дали представление о характерах моих предков. Я как будто вижу свою прабабушку Михлю - маленькую, кругленькую, светящуюся добротой, весёлую болтушку, как будто чувствую запах её стряпни. И прадеда Айзика за сапожным станком - молчаливого, основательного, серьёзного.
Вижу прабабушку на скамеечке возле входа - уже совсем старенькую. Этого дома на Старомясницкой уже давно нет, да и улицы такой тоже. Я никогда там не была, но комната стоит перед глазами. С огромным трудом я нашла на современной карте место, где этот дом когда-то стоял.
К моему великому сожалению, мне так и не удалось установить хотя бы, на каком кладбище похоронили стариков. Никто этого не знает, никто не ходит к ним на могилу. А ведь у них было 4 сына, 9 внуков, 13 правнуков и много праправнуков.

Зато я впервые в жизни попала на могилу своей бабушки. Сколько ездили в Харьков, меня туда ни разу не водили, а потом уже и сама не ходила. А теперь пришла и была в ужасе от запустения, которое там царит несмотря на то, что раз в год там убирают. Даже говорить об этом стыдно.

[Юлия_П]

Мой муж относится к моему увлечению генеалогией с улыбкой. Он, конечно, не часто крутит пальцем у виска, но на моё настойчивое: "Я - не одна такая!" говорит: "Да, если бы ты была одна, то не было бы психушек".
Собственно, это к тому, что любые занятия генеалогией приходится активно разбавлять развлечением семейства. Поэтом за те 5 дней, что мы провели в Харькове, мы умудрились и на всяких каруселях покататься, и в зоопарк сходить, и в лес на водохранилище съездить, и закатом полюбоваться (у нас в Одессе таких закатов не бывает!).